Северо-западный краешек Химкинского района осенью 1941 года
Химкинский район в период своего образования в 1940 году был гораздо обширнее нынешнего городского округа Химки. Если выдерживать северо-западное направление, в него была включена территория от посёлка Ховрино (ныне Москва) до ст. Крюково с прилегающими к ней деревнями — Александровкой, Андреевкой, Горетовкой, Жилино и другими.
В «Балладе о зенитчицах» Роберт Рождественский писал:
В то утро
танки вышли
прямо к Химкам.
Те самые.
С крестами на броне. (1)
История Великой Отечественной войны свидетельствует — эти слова относятся не к городу Химки, до которого немецко-фашистские войска не дошли, а к окрестностям посёлка Крюково Химкинского района, Московской области. Здесь действительно велись тяжёлые бои и около девяти дней длилась вражеская оккупация.
Какие свидетельства, дневниковые записи, воспоминания мы имеем о том, что там происходило? Документов подобного рода собрано много. В 2011 году Зеленоградский историко-краеведческий музей выпустил книгу воспоминаний крюковских детей, прятавшихся в землянках и погребах, в холоде и голоде переживших оккупацию (3). Это был последний рубеж обороны Москвы. Стрельба не прекращалась ни днём, ни ночью. Трудно представить ужас сельских ребятишек, привыкших к тишине, когда на много дней они оказались под огненным шквалом.
Недавно были рассекречены и опубликованы приказы командования военного времени. Появилась возможность проследить суровую логику событий, отразившуюся в воспоминаниях жителей этого краешка Химкинской земли.
17 октября 1941 года был подписан Приказ ставки ВГК № 0428 (4) о создании команд по разрушению и сжиганию населённых пунктов в тылу немецко-фашистских войск. Он известен как: «Выгоним немца на мороз». На основе приказа ставки штабы нижестоящих подразделений выпускали свои собственные приказы. Эти распоряжения неоднозначно были встречены в войсках. Речь шла о жизни и смерти от холода мирных соотечественников – стариков, женщин, детей. Из воспоминаний видно — приказы зачастую не выполнялись. Но они были.
В соответствии с приказом 16 армии № 05 от 18 ноября 1941 года (5) следовало при вынужденном отходе наших частей уводить с собой советское население и уничтожать населённые пункты без исключения.
Термин «советское население», подлежащее эвакуации, косвенно иллюстрируется воспоминаниями членов семьи сельских учителей, живших в Андреевке в трёх километрах западнее Крюкова. У Александра Сергеевича Поспелова и его супруги Марии Михайловны подрастали три дочери школьницы.
Поздней осенью сорок первого года линия фронта придвинулась к Андреевке вплотную. В доме Поспеловых квартировали военные. Что вспоминает старшая дочь — десятиклассница Зоя?
Прежде всего то, что в кобуре у младшего командира вместо пистолета лежали катушки с нитками, подворотнички и другие бытовые мелочи. Вспоминались танцы под патефон. Незабываемой оказалась и последняя ночь перед эвакуацией.
Когда вечером 26 ноября 1941 года внезапно поступило распоряжение покинуть родные места, вся семья принялась за работу. М.М. Поспелова – директор Андреевской семилетки, побежала оповещать своих учителей, без которых она уезжать отказалась. Девочки принялись спешно собирать необходимые вещи в дорогу. Глава семейства – Александр Сергеевич полез в подпол копать яму, чтобы сохранить от врага самое ценное. В яму был поставлен старый сундук. Домашние понесли сверху свои сокровища. Какие же ценности были спрятаны в сундуке?
Дно выстлали вышитой бабушкой праздничной скатертью. На скатерть уложили иконы. Здесь была и икона Спасителя, которой родители Поспеловых благословляли их семейный союз перед венчанием, были принадлежности свадебного наряда невесты. Дальше стали укладывать книги. В учительском доме их было много – многотомные энциклопедии, книги русских и зарубежных писателей. Больше ни для чего места в сундуке не осталось. Да и все книги сохранить, конечно, не удалось. Хотелось спрятать ещё отрезы тканей на платья для девочек, посуду, домашнюю утварь. Это пришлось уложить в детскую ванночку и закопать в посадках малины.
Что было в саду, конечно, пропало. А подлинные сокровища в сундуке сохранились. Свои свадебные украшения Мария Михайловна потом показывала внучкам. Подмокшие тома энциклопедий после войны заново переплели, они ещё долго служили.
Подробные воспоминания о событиях 1941 года оставила вторая дочь Поспеловых Ирина.
«Весной 1941 года я окончила восьмой класс Крюковской поселковой школы. В июле-августе вместе с другими старшеклассниками работала на Жилинской фабрике ёлочных стеклянных украшений. Фабрика с начала войны перешла на изготовление стеклянных ампул со смесью трёх кислот. Ампулы использовались в бутылках, которыми поджигали фашистские танки.
Осенью все старшеклассники рыли противотанковые рвы и устанавливали «ежи» на подступах к Химкам. Были случаи, когда немецкие самолёты на бреющем полёте обстреливали нас.
Ноябрь 1941 года мы прожили в прифронтовой полосе. В нашем доме стоял штаб связи, осуществлявший связь штабов армии и фронта. Время было тревожное и опасное. Несмотря на это молодые офицеры организовывали в нашем доме, а иногда и в школе танцы. В танцах участвовали наши подружки и мы, две сестры Поспеловы – Зоя и Ирина.
26 ноября один из офицеров сказал нам: «Сегодня мы уходим, а завтра-послезавтра сюда придут немцы. Уходите!» Вечером этого же дня нашу маму (она была директором Андреевской школы) вызвал к себе начальник штаба одного из подразделений, обороняющих Москву (кажется, это была Панфиловская дивизия). Штаб располагался в маминой школе. Этот начальник сказал, что нам немедленно нужно эвакуироваться, так как у мамы нет выбора – она или должна стать предателем, или немцы её повесят «на первой же сосне». Мама сказала, что не может уехать только со своей семьёй, так как несколько учителей школы тоже не сумели эвакуироваться и бросить их она не может. Тогда начальник штаба сказал, что завтра даёт машину-полуторку для вывоза всего коллектива учителей с семьями в город Химки – это наш районный центр в то время.
Бессонная ночь и трудные сборы. Ранним утром 27 ноября 1941 года, погрузившись в полуторку, которая уже была переполнена семьями учителей, мы отправились по Ленинградскому шоссе в Химки.
За время медленного продвижения по Ленинградскому шоссе, которое было забито войсками, идущими в обе стороны, военной техникой, беженцами, нам несколько раз приходилось выпрыгивать из машины в сугроб на обочине и укрываться простынями. Немецкие самолёты на бреющем полёте обстреливали шоссе.
В Химках каждая учительская семья самостоятельно решала свою дальнейшую судьбу. В районном отделе народного образования уже никакой организованной эвакуации не проводилось».
Учителя Поспеловы на несколько месяцев уехали к родственникам в Горький.
В 1942 году их вызвали в Химки для работы в городских школах.
За подвижнический труд после войны они были награждены высокими орденами.
Почему же свой отъезд из прифронтовой Андреевки семья учителей Поспеловых оттянула до самой последней крайности? Причина этому была веская. В двух километрах к западу от их дома в селе Голубое жили престарелые родители Александра Сергеевича. Долгие годы отец Сергий Поспелов служил настоятелем разрушенного в 1930-е годы Знаменского храма. Тогда он перенес удар (инсульт) и стал инвалидом. Материальной помощи от государства они не получали. Взрослые дети разъехались. Старший сын Димитрий, дом которого стоял рядом, был мобилизован. Осенью Александр Сергеевич из Андреевки носил им продукты, заботился о них. И оказался перед тяжким выбором – спасать жену и детей или продолжать помогать старикам.
Мать Александра Сергеевича Поспелова – бывшая попадья Ольга Сергеевна, оставила дневниковые записи и воспоминания об исторических днях в Голубом. (6).
Ниже они даются в хронологическом порядке пережитых событий в небольшой редакции с пояснениями.
«Много народу перебывало в нашем доме в ноябре месяце – были и сибиряки, и украинцы, и из Восточной Сибири, из Самарканда, и армяне приходили погреться и ночевать, ночи две ночевали, а то и три.
25-го ноября в нашем доме русский штаб три ночи. У нас была санчасть и шофёры, лежал один раненый.
Памятны мне отношения добрых трёх шофёров. Я сильно взгрустнула о всех моих, стоя около печки с Ксеней (внучкой). Ко мне подошёл молодой шофёр и говорит: «Что вы грустите? Вспомните свои счастливые дни, и вам будет легче. Может быть, все будет хорошо. Взял мою руку и говорит: «Вот эти пальцы много работали на всех, а теперь на них узлы. У моей матери, которую я оставил, вот также». Потом, когда все собрались от нас уезжать, я не знала, что делать и хотела уйти с Папой в лес. Ещё два шофёра стали мне советовать не уходить, говоря: «Если у вас нет определенного места, куда идти, лучше остаться дома, потому что идти по холоду с больным — равносильно переживаниям, что вы испытаете дома». Потом они мне опустили в подпол запакованную корзину мою с вещами и натаскали воды.
27-го и 28-го ноября сильные воздушные бои над самым домом. Летели с деревьев сучки, дрожал весь дом, треснули два стекла.
Двадцать восьмого числа после отъезда Веры Ивановны (невестки) я пошла в их дом, где остались комиссар и другие с ним, и стала просить, когда они уедут, запереть дом и отдать ключи мне. На это он мне сказал, что они дом сожгут. Я говорю, что рядом наш дом, он сказал, что и ваш тоже, мы предупреждали, чтобы выехали. Я говорю, что не могла никуда везти больного мужа, и стала его просить не жечь дома. Мне сказано, что такое время, нечего жалеть свою жизнь. Вскоре он зашёл ко мне и сказал, что они уезжают. Я опять сказала, чтобы не жгли, на что он сказал: «Нет, нет».
Оставшись одна, я все время выходила на террасу, слышны были выстрелы орудий.
29 ноября – самый ужасный день. Целый день воздушный бой над самой крышей, и летели бомбы около дома. Мы остались в Голубове одни с Папой. Ксеня и Вера Ивановна (внучка и невестка) уехали накануне вечером (с военными). Соседи все ушли к Яну (далеко в лес). После ужасного дня я связала узлы и повела Папу в бомбоубежище. Было видно зарево над Жилином, а после и в других местах.
А вечером мы были в плену.
Есть добрые люди и среди германцев. Узнавши, что Папа пастор, они любезны, угощают его хорошими папиросами и один раз угостили печеньем. За огородом стоят пушки и пугают выстрелами.
3-его декабря рано утром пришла нас навестить Дуняша Лопухова (бывшая прихожанка и няня младшего сына) и сказала, что сгорел дом Алексея Михайловича (бывшего дьякона), а мы и не видали этого. Днем пришла вторая партия германцев, объяснялась с ними по-французски, что знаю. Вечером у них музыка, привезли патефон, играют на рояле и на гармонии, и пение. Сначала было даже приятно, а потом Папа стал волноваться, что не дают спать, насилу его успокоила.
Сегодня 4-го принесли нам они обед. Топятся две печи. По ночам жарко.
Акулина по моей просьбе испекла и принесла нам из нашей муки хлеб, а то ели сухари и молоко, варили суп из мяса, что принёс Саша (сын Александр Сергеевич Поспелов).
8-го декабря в три часа ночи вдруг собрались и уехали германцы.
В нашем доме были сделаны в трёх комнатах полати, спало очень много людей. Был у них проведён телефон, где постоянно они распоряжались со своими. Было радио и сделаны электрические лампы. Кругом дома стояли автомобили, фуры и мотоциклетки. Спали они и в чулане, где поставили железную печку.
Днем пришла Мавра из окопов просить испечь ей у нас лепёшки. Я очень ей обрадовалась… Пошли с Маврой на реку. Разгребли и пробили прорубь, достали воды.
10-го декабря праздник – Знамение. Сразу ушли накануне все германцы, и к нам пришли красноармейцы. Трое ночевали у нас. Пришли из лесу некоторые наши прихожане, и было радостно, что мы не одни.
11-го пришли ночевать 6 бойцов и просили меня поиграть на рояле. Рано утром в шесть часов за ними пришёл товарищ и сказал, чтобы они уходили дальше. Слышу, кричат мне: «Бабушка, иди сыграй нам на рояле марш». Я говорю, что я в рубашке. – «Иди оденься!» Принуждена была одеться и сыграть им марш из «Фауста», и мне дали хлеба.
12-го приехала Вера Ивановна и Ксеня. 25 вёрст шли пешком (из Химок). Мы стали жить в одном доме. Кругом всё разрушено, многие жители живут в лесу…
Уборки вокруг много. Сегодня в 9 пришла Оля Некрасова (дочь покойного дьякона) и вымыла с Ксеней полы. Сразу стало светлей и легче.
В эти дни видно, многие жители возвращаются в свои дома, у кого они целы. В Сашином доме (А.С. Поспелова в Андреевке) живут пять семей, которые остались без крова.
Слава Создателю и его Пречистой Матери, мы остались целы!
Чудом мы спаслись.»
Итак, голубовские старики пережили оккупацию дома.
В своих воспоминаниях их младший сын Борис Сергеевич Поспелов, вернувшись из эвакуации со своим московским предприятием в 1943 году, пишет так: «За войну пожгли все постройки, изгородь, но в доме мало пропало. Немцы увезли только один сундук, где были вещи и запас мыла. Взяли со стены одну гравюру.» (6).
В землянках далеко в лесу прятались голубовские крестьянки. Зимой, после ухода немцев, некоторые из них с детьми жили в доме стариков Поспеловых. Мавра с четырьмя детьми обосновалась на кухне, пекла из картофеля лепешки и кормила всех.
Семья советских учителей Поспеловых была организованно эвакуирована из Андреевки в районный центр – Химки, что было скорее исключением, чем правилом.
В Андреевке по соседству с Поспеловыми жило семейство Роговых. Как принято в деревне, они помогали друг другу, а до известных времён были усердными прихожанами Андреевской церкви. Дети бегали друг к другу в гости, вместе ходили в школу.
О Роговых и пойдет сейчас речь. Ниже приводится изложение рассказа соседки — Веры Васильевны Пинкиной (Роговой), 1929 года рождения, которая девочкой пережила оккупацию. Отец Веры в 1941 году был председателем местного колхоза и больше радел за общественное, чем за собственное добро.
Осенью 1941 года мало кто из односельчан верил, что немцы доберутся почти до Москвы, что Андреевка окажется в зоне боёв и даже непродолжительной оккупации. В семье продуктов не прятали, как это делали более предусмотрительные хозяева. Фанерный ящик с колхозными документами Василий Рогов закопал в самый последний момент.
Зима в ноябре 1941 года наступила суровой и ранней. Стала слышаться канонада. По шоссе к Крюкову потянулись колонны наших отступающих войск. Информации от начальства не было никакой. И вдруг начался обстрел. Женщины вместе с детьми укрылись в здании каменной Спасской церкви. Мужчины, старый и малый, на лошадях ушли в лес. Тех, кто остался, немцы согнали в баню. При отступлении их босых и раздетых фашистские войска гнали перед собой.
Женщины успели притащить в церковь постели — подушки, матрасы и одеяла. Расположились на полу, оставив узкий проход. Молча лежали.
Когда в храм вошли немцы, подняли руки вверх. Тогда девочке Вере это было и жутко, и немного смешно, такими нелепыми выглядели лежащие дети с вытаращенными от страха глазами и поднятыми кверху растопыренными ладошками — «Как лягушата!».
Рассказывая, тётя Вера ёжится, поглаживает свои руки: «Мурашки ползут…». Оказывается её руки всё помнят! Её голос срывается почти до шепота — она снова в детстве в 1941 году.
Немцы внимательно огляделись и вышли наружу. В церкви они не тронули никого. А ведь андреевские крестьянки спрятали под тюфяками еврейскую семью! Около церкви на Белой даче жила еврейка — местная портниха со своими детьми.
День тянулся за днём. Немцы заходили и уходили. Никого не выпускали. Иногда считали: «Айн, цвай, драй…». Однако новый оккупационный порядок в Андреевке завести им так и не удалось. Совсем рядом, в Крюкове, не прекращались упорные ожесточённые бои.
И вот со стороны железной дороги раздались новые могучие залпы орудий. Заговорили наши «Катюши». С потолка, со стен посыпалась штукатурка. На людей повалились куски кирпичей. Переходя в наступление, артиллеристы пристреливались по видимым издалека целям. Увы, страдали колокольни и храмы.
Теперь приходилось обороняться немцам. Им стало совсем не до мирного населения.
Из леса на лошадях за своими семьями вернулись мужчины. Люди столпились в церковном дворе. У женщин и у детей за плечами ещё оставались мешочки со съестными припасами. Тут же выстроились фашисты, осматривая выходивших из храма людей. Безжалостно разрезали скромные котомки, проверяли, что было внутри. Остатки сухариков высыпались на снег…
Рассказывая, тётя Вера вновь видит эту картину, ёжится и дрожит…
Погрузились в сани, отправились в лес. Для женщин и детей вырыли большую землянку. Зажгли костёр. Василий Рогов привёз бочку квашеной капусты. Люди уже предвкушали блаженство горячих щей… Но дым костра был замечен. Взрыв уничтожил костёр, отбросил бочку. Снова есть стало нечего.
В землянке прожили девять дней. Было тесно, спали вповалку. Там был даже новорождённый! «Вырос крепким здоровенным парнем», — улыбается Вера Васильевна.
От людского тепла, когда надышали, сверху стала капать вода. Холодные капли не давали спать, попадали за шиворот… Старшие утихомиривали детей тычками локтем под бок, чтобы не плакали, не ворочались, а терпели. Тётя Вера на всю жизнь запомнила эти тычки.
Мужчины имели собственную землянку за Журавкой, далеко в лесу. Они ходили в дозор, отслеживали обстановку, у них был свой сплочённый отряд. Когда немцев прогнали, мужчины приехали на лошадях, забрали семьи и поехали по домам.
В Андреевке открылась гнетущая, безрадостная картина. Много домов было разрушено, сожжено. Дом Роговых навылет пробит снарядом, но устоял. Двор вытоптан вражескими сапогами. В углу за сараем нашли отпиленную пилой голову кормилицы коровы… Не сразу Роговы решились переступить родимый порог. Да и войти оказалось непросто. Внутри дом был наполовину засыпан сеном. Так немецкие солдаты в крестьянских домах устраивали свой ночлег.
У других дело обстояло и еще хуже. Василий Рогов привёз под свой кров ещё две семьи. Всю зиму прожили вместе — в лесной землянке уже пообвыклись.
Весной, с приходом тепла, временные жильцы разошлись по своим дворам, чинили дома, откапывали припасы. А семья Роговых осталась ни с чем. Всё было съедено подчистую. Начался голод. За столом дети смотрели отцу в рот. Наблюдали — кусочек хлеба он отломил сыну Вите. «А мне?» — жалобно промолвила Вера. «Тебе, дочка, завтра», — ответил отец. Мать ворчала на детей: «Что вы отца объедаете, он работает, ходит — падает!»
Слава Богу, выжили все. После войны Вера закончила десятилетку, устроилась копировщицей на оборонный завод в Химках. Вышла замуж за хорошего человека. «Самостроем» построили себе новый дом. И вновь, как в Андреевке, мы стали соседями.
Так у меня дома оказались записи воспоминаний о войне таких разных семей – родственников, советских учителей и бывшего сельского духовенства, и колхозных крестьян.
Вечная память погибшим! Низкий поклон выжившим, сохранившим и передавшим потомкам то, что было в 1941 году!
После боёв, когда отогнали врага, у саперов было много работы. Искорёженный металл долго убирали из деревень, с дорог, полей и лесов. Но и в 1950-х годах упаковки от снарядов и другое военное имущество оставалось в садах и огородах местных жителей и даже как-то использовались в хозяйстве.
Источники и литература
- Баллада о зенитчицах. Рождественский Р.И. 2 т. М.: изд. Художественная литература, 1979. С. 368.
- Архив: ЦАМО, фонд: 1063, опись: 1, дело: 11
- Очерки истории края. Дети войны. Сб. трудов Гос. Зеленоградского историко-краеведческого музея. Вып. 8 / Науч. ред. и сост. Н.И. Решетников. М.: «Сделано в Зеленограде», 2011.
- Приказ ставки ВГК № 0428 от 17.11.1941 https://ru.wikisource.org/wiki/Приказы_ и_директивы_Ставки_Верховного_Главнокомандующего
- Приказ 16 армии № 05 от 18.11.1941 https://gistory.livejournal.com/156065.html
- Б.С. Поспелов. Хроника семьи Поспелова Б.С. ХХ век (1902 — 1990) // Документальные памятники по истории края (личные архивные фонды, мемуары, исследования): Каталог / Науч. ред. и сост. Н.И. Решетников. М.: Мак Бланш, 2013. – 447 с. (Очерки истории края: Сб. трудов ГЗИКМ; вып. 9). С. 202-419.
-1 Комментарий-
Очень ценные воспоминания. Читаешь и представляешь весь ужас, который пережили эти люди. Спасибо автору.
Ольга К.